Яркое утреннее солнце заливало Сен Жан д’Акр, лучи его отражались от белых стен домов и осыпали золотыми бликами морскую гладь, соперничавшую синевой с бездонным куполом небес. Несмотря на ранний час, на узких улочках, на базарах и площадях большого средиземноморского города уже шумела пестрая разноязыкая толпа. Но в келье было прохладно и тихо - окно выходило в тенистый сад, а высокая каменная стена надежно защищала комтурство от уличного шума. Единственным украшением комнаты было простое деревянное распятие на стене - за соблюдением устава, предписывавшего добровольную нищету без собственного стяжания, здесь следили строго.
Сидящий у окна высокий седовласый рыцарь небрежным жестом отпустил послушника, и тот бесшумно удалился - мессир Гисбòрн всегда был молчалив, и отвлекать его праздной болтовней охотников не находилось. Рыцарь же c сдержанным вздохом отвернулся от окна.
читать дальшеЕго загорелое лицо пересекал бледный кривой шрам - след одной из многих жестоких стычек и битв, участником коих довелось ему быть; голубые глаза, не утратившие со временем яркости цвета, смотрели на мир холодно и жестко, и лишь самый внимательный собеседник мог заметить в их глубине затаенную, тщательно скрытую боль.
Что ж, годы дают о себе знать. Сколько лет он, грешный, уже провел в Палестине? Тридцать? Тридцать пять? Воистину, человек – как трава дни его, как цвет полевой, так отцветёт…Тридцать пять лет, как он принял крест и надел черный плащ госпитальера. «Одежду кавалерскую, черную да носит со знамением белого креста на левой стороне; сия одежда обыкновенно да будет в знак мира; в военное же время, когда должно идти на сражение, та же одежда червленного цвета с белым крестом да будет знаком войны», - повторил он про себя «Правила Ордена святого Иоанна Иерусалимского». За это время он верно служил Ордену и в дни войны - своим мечом под Дамиеттой и в Крак де Шевалье; и в дни мира - в том, что госпитальеры сейчас украшают Акру величественными зданиями есть малая толика и его заслуг, прости, Господи, ему грех гордыни.
Тридцать пять лет, целая жизнь… Мессир осторожно снял с шеи серебряную цепочку, на которой висел небольшой овальный диск. На нем еще можно было различить полуистёртое изображение и надпись, а в самом центре виднелась зазубрина, словно кто-то ударил по ней зубилом. Задумчиво глядя на потемневший от времени кусочек металла, он прошептал: «Годы идут..» И хотя всемилостивый Господь послал ему не только долгую жизнь, но и крепость телесную – в седле он держится не хуже молодых, не боится дальних переходов, и удары его меча, доведись пустить его в дело, будут такими же разящими, но с годами предательница-память, помимо воли, все чаще возвращает его в далекое прошлое, отвлекая от насущных дел Ордена. Уже давно отошли в мир иной участники минувших событий, и хотя все эти годы он не позволял себе даже думать о тех временах, он ничего не забыл. Ничего никогда не забывается, ему ли этого не знать! Ведь все чаще глядя на сад за окном, он видел зелень совсем другого леса и при взгляде на бесконечную синь небес вспоминал неяркое небо далекой северной страны. Да простит его Бог, более он не может противиться зову своего сердца. И сегодня он позволит своим помыслам вернуться в ту далекую весну, что пришла на смену суровой затяжной зиме…
*****
Зима в том году выдалась холоднее обычного, шли дожди со снегом и ледяным ветром, и весна, точно стремясь догнать упущенное время, пришла дружная и теплая. Под солнечными лучами весело зазеленели поля, покрылся изумрудной листвой Шервудский лес и до самой темноты в нем не смолкал ликующий птичий гвалт. В середине апреля дни стояли уже совсем жаркие, и когда солнце опускалось к макушкам деревьев, легкий ветерок приносил в замок запахи травы, молодой зелени и теплой земли, пьянящие не хуже вина.
Сэр Гай стоял у бойницы. В неверном свете уходящего дня лицо рыцаря казалось совсем юным, но вдруг недоверчивая ухмылка искривила мальчишеские черты. Нет уж, больше его не обманет этот весенний хмель. Прошло то время, когда, вдохнув молодой ветер, он начинал грезить подвигами, славой и королевскими милостями. Хватит, все гораздо проще – хитростью и лестью богатство и фавор можно добыть куда надежнее. Любовь? Да ладно, благородные дамы вообще не в его вкусе. Все, о чем там мурлыкают менестрели - сущая ерунда, и все сердечные муки быстро проходят, стоит лишь кликнуть в свою опочивальню кого-нибудь из служанок. Но то ли слишком тихим был весенний вечер, то ли слишком доверчиво засветилась на востоке первая хрустальная звезда, и Гисборн медлил уходить.
Наконец он резко отвернулся, и лицо помрачнело еще больше. Не удержался. Слабак! Не смог удержаться, чтобы не взглянуть исподтишка на крышу этого чертова дома, где раньше жил де Тальмон. Раздосадованный на себя, на милорда шерифа, который сейчас за ужином обязательно ехидно скажет ему какую-нибудь гадость, на душистый весенний вечер и весь белый свет, сэр Гай быстро зашагал вниз.
Едва ли не с Михайлова дня жители Ноттингема гадали: кто же поселится в этом доме и для кого его отделывают с такой невиданной роскошью? Раньше дом принадлежал ювелиру Исааку, но во время погрома из всей его семьи уцелели только невестка и одна из дочерей, которые потом перебрались куда-то к родне.
Какое-то время почерневший от дыма пожара добротный каменный дом простоял пустым, но вот появились работники, застучали молотки, потянулись повозки с досками, камнем и еще не поймешь с какими-то диковинными штуками, и в городе заговорили, что дом достался ломбардцу по имени Луччиано. Видно этот мессере ломбардец счета не знал деньгам - в окна дома вставили свинцовые переплеты, заполненные заморским стеклом - такого чуда не было даже в замке! Маляры разводили в огромных чанах на дворе известку и белили стены в зале и комнатах, каменщики перекладывали камины, плотники ломали перегородки на первом этаже, где когда-то была лавка, в общем, работа кипела вовсю. Славные горожане лишь покачивали головами, глядя на такую суматоху: «Избавились от одних кровопийц, тут же налетели другие. Чтобы так жить, этот видно дерет со своих должников три шкуры не хуже еврея». Сейчас отделка дома была уже закончена, слуги наводили порядок, все говорило о том, что скоро должен появиться хозяин.
Челядь суетилась в большом зале Ноттингемского замка. Сидя у стола, Гисборн вдыхал аппетитные запахи похлебки и жареного мяса и рассеяно смотрел на склонившегося перед ним маленького человечка.
- Мне ихний конюх сказал, сэр, ей-богу не вру! - горбун Арчи даже выпучил глаза, пытаясь казаться убедительнее, - миледи де Вильнев ее зовут, хозяйка их будет значит. Она самая там и поселилась. Вдова барона де Вильнев.
- А ломбардец? О нем ты слышал что-нибудь, дурень? – недоверчиво переспросил еще раз Гисборн.
- Не знают они никакого «ламбарса», мы, говорят, люди леди де Вильнев, она самая здесь жить и будет, - вновь забормотал Арчи.
- Ладно, ступай. Узнаешь что-то новое, сразу ко мне.
Кособоко кланяясь, слуга поспешил уйти. Де Вильнев… Де Вильнев… Когда-то он уже слышал это имя, но не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. А, не все ли равно? Милорда де Рено интересовал только итальянец. Стоит только где-нибудь запахнуть деньгами, как шериф тут же сунет туда свой нос. Интересно будет посмотреть на его рожу, когда он узнает, что вместо ломбардского банкира в бывшем доме еврея-ювелира поселится какая-то старая вдовая баронесса.
Лучше уж было не смотреть.
- Де Вильнев?!! Баронесса де Вильнев?! Вы не ошиблись, Гисборн ? - лицо де Рено побелело как полотно, потом краска медленно стала возвращаться на резко запавшие щеки.
- Да, милорд, баронесса де Вильнев, - подтвердил Гисборн, настороженно глядя на шерифа.
«Чего это он? Так побледнел, точно душа с телом расстается».
Но де Рено уже приходил в себя. Жадно осушив кубок, который держал в руках, он тяжело оперся о стол, глаза сузились, губы растянулись в презрительную ухмылку. Гай прекрасно знал это выражение лица - оно не сулило ничего хорошего. Сейчас начнется!
- Пришлите мне брата Госпина, я должен срочно написать Хьюго. А вы отвезете письмо как можно скорее.
-Что, прямо сейчас, милорд? – озадаченно пробормотал Гисборн, прислушиваясь к какому-то шуму во дворе. Кого еще там нелегкая принесла?
- Нет, дело вполне терпит до Рождества! – прорычал де Рено, и Гай понял, что на этот раз ему не отвертеться. Черт бы побрал и его самого, и эту баронессу, зачем надо было говорить о ней в начале ужина, - вы еще здесь, Гисборн?
И тут раздался голос слуги: «Миледи Агнесс де Вильнев!» В зал, в сопровождении челяди, входила молодая женщина. Свет упал на ее лицо, и Гай вспомнил…
…Торжества по случаю коронации принца Ричарда шли второй день. Гай стоял рядом с Эдмундом Гисборном в большом зале, полном гостей. Настроение у отчима, который перебрал вчера с вином и сегодня маялся жесточайшим похмельем, было отвратительное, и Гай дорого бы дал за то, чтобы оказаться где угодно, лишь бы подальше от него. Но тут Эдмунд толкнул пасынка в бок и прошипел: «Поклонись почтительнее, сюда идет Агнесса де Вильнев».
- Кто это, отец?
- Молодая жена барона Армана де Вильнев, в большом фаворе у королевы-матери. Говорят, молодой принц Джон тоже не обделяет вниманием эту шлюху.
- Она шлюха?
- Все они шлюхи, - процедил Гисборн-старший, - а ты тому живое доказательство! - Гай дернулся, как от удара и наградил отчима бешеным взглядом, но тот не обратил на него никакого внимания, прищурил опухшие веки и злобно повторил - кланяйся ниже, болван!
Гаю пришлось склониться в глубоком поклоне.
- Рада застать Вас в добром здравии, сэр Эдмунд! Как поживает миледи Маргарет? - услышал он мелодичный женский голос.
- Благодарю Вас, здорова, - раздался в ответ хриплый голос Эдмунда. У-у, старый ворон, будь ты проклят, - А где же мессир Арман?
- Будет рад видеть Вас в любое время, он сейчас здесь, вы не встречались?
- Нет, передайте ему мое почтение, буду рад встрече, - для Эдмунда подобный разговор был пределом светской любезности, - Разрешите представить Вам моего...сына Гая.
Молодой Гисборн поднял голову и увидел Агнессу де Вильнев. На вид ей было не больше двадцати – стройная женственная фигура, в которой не было и намека на хрупкость, густые русые волосы с пепельным отливом, заплетенные в косы и покрытые сеткой из золотых нитей. Лицо с чистым невысоким лбом, правильные черты лица, нежная белая кожа – предмет неусыпных женских забот и зависти подруг, темные брови, двумя ровными полукружьями оттенявшие глаза. А вот глаза были особенно красивы и именно они поразили юношу - прозрачно-голубые, цветом напоминающие … Да, то самое горное озеро! Прошлым летом Гай был в свите графа Глостера, отправившегося с каким-то королевским поручением на границу с Шотландией. Однажды утром их взорам открылось уединенное горное озеро, и у Гисборна захватило дух от его холодной красоты - вода, отражавшая чистое небо казалась ярко-голубой, прозрачной и глубокой одновременно. И глаза леди де Вильнев показались ему двумя горными озерами, наполненными прозрачной ледяной влагой.
- Мое почтение, миледи,- только и смог пробормотать тогда Гай.
- Милорд, - безучастно прозвучало в ответ.
Отойдя к толпе придворных дам, Агнесса вдруг спросила одну из них:
- Беатрисс, ты же знаешь леди Гисборн? Она саксонка?
- Да. А что?
- У юного Гисборна голубые глаза, какие бывают только у саксов. Значит, достались ему от матери.
Вечером Гай вновь увидел ее рядом с седым, но еще крепким мужчиной, державшимся с большим достоинством. «Барон де Вильнев, крестоносец», - шептались вокруг, и ему вдруг стало обидно, что эта красивая баронесса скорей всего забыла о его существовании уже через мгновение после знакомства.
часть вторая
-Миледи Агнесс де Вильнев!
Если бы Гисборн не отвлекся, ему доставило бы истинное наслаждение наблюдать, как шериф превратился в соляной столп, и каких трудов стоило де Рено овладеть собой. Когда баронесса подошла, он уже был сама любезность, только капельки пота почему-то блестели на лице. Гаю же показалось, что за прошедшее время она совсем не изменилась, хотя и овдовела, как выяснилось. И стала еще красивее.
- Миледи Агнесс, какая неожиданность, - шериф изо всех сил старался выглядеть приветливым, но его глаза впились в лицо гостьи, точно два буравчика, - чему обязан таким приятным посещением?
- О, всего лишь данью вежливости. Поселившись в Ноттингеме, я не могла не оказать почтение шерифу, - предерзко проворковала баронесса, - но зная, насколько «приятно» это посещение и мне, и Вам, - она насмешливо взглянула на него, - я сегодня здесь не задержусь.
На лице де Рено затрепетали ноздри - верный признак еле сдерживаемого гнева, но голос продолжал звучать ровно:
- И как же надолго Вы полагаете оставаться в Ноттингеме?
- Ровно настолько, насколько мне будет это угодно, - последовал ответ.
Взгляд Агнессы мельком скользнул по лицу Гисборна и вновь вернулся к шерифу:
- А этот достойный рыцарь?
- Сэр Гай Гисборн, мой помощник, - небрежно бросил де Рено.
- Сэр Гай? - удивленно произнесла баронесса и уже пристально посмотрела на молодого рыцаря, - рада нашей новой встрече.
У Гисборна неожиданно пересохло горло, и он смог только поклониться в ответ, ругая себя тупицей и неотесанным бревном. Между тем шериф вспомнил об обязанностях хозяина, слуги засуетились с кувшинами и подносами, и де Рено поднял тост за прекрасную гостью. Отпив из кубка, прекрасная гостья презрительно поморщилась.
- Недурное вино, мессир де Рено, - сказала она, называя шерифа на нормандский манер, - но я осмелюсь предложить вам настоящий кларет.
Агнесса легко махнула рукой и ее слуги поднесли солидный бочонок.
- Примите это от меня в знак искреннего расположения, мессир.
- Благодарю, миледи,- несмотря на вежливые слова, глаза шерифа готовы были испепелить баронессу. А ее все происходящее, казалось, от души забавляло.
- Как поживает мессир Гуго? Хочу навестить его в ближайшее время, моей грешной душе не повредит паломничество в святое место.
- Мой брат вполне здоров,- проворчал шериф.
Вдруг эту милую беседу перебил резкий крик - забеспокоился любимый охотничий сокол шерифа, Аякс, сидящий недалеко от стола.
- Вы, я вижу, все такой же страстный охотник? Разрешите взглянуть?- не дожидаясь ответа, Агнесса легко подошла к Аяксу, и шериф последовал за ней.
- Прекрасная птица!- искренне восхитилась она.
- Одна из лучших, если не самая лучшая в Англии,- гордо ответил де Рено.
« Как только не лопнет от спеси, – подумал Гисброн, - врет и не краснеет!»
-Значит, я не ошиблась с подарком для Вас, - баронесса вдруг обольстительно улыбнулась, - эй, Томас!
Один из слуг, до этого стоявший позади остальных, подошел, склонился перед шерифом и протянул вперед руку в кожаной перчатке, на которой сидела красивая бело-серая птица. При взгляде на нее у де Рено перехватило дыхание.
- Норвежский сокол! - едва переведя дух, прошептал он.
- Приятно угодить истинному ценителю, - довольно сказала Агнесса,- его привезли из таких диких и далеких мест, что я иногда сомневаюсь, а есть ли там вообще земля.
Если де Рено и мог испытывать страсть, то к деньгам и соколиной охоте. И охоту он любил настолько, что готов был тратить на нее деньги. Лучшего подарка для него было не найти. Не сводя с птицы глаз, шериф жестом подозвал сокольничего и внимательно смотрел, как сокол перешел из одних рук в другие. Потом обернулся к Агнессе и рассыпался в благодарностях, помимо прочего упомянув, что птица очень дорогая. И тут же получил ответ:
- За ее цену можно купить половину такой помойки, как Ноттингем.
Гай опасливо покосился на де Рено – не в его обычае проглотить такую дерзость! Но шериф лишь метнул на дерзкую гостью бешеный взгляд и промолчал.
А гостья начала прощаться.
-Сэр Гай проводит Вас, - сказал на прощание шериф, и Агнесса в сопровождении Гисборна вышла из зала Ноттингемского замка.
****
Под покровом деревьев стояла прохлада, лес, казалось, дремал под полуденным солнцем, но все в небольшом отряде хорошо знали, как обманчива эта сонная тишина. Шервуд не прощал того, кто слишком доверял его яркой зелени. Эта дорога в Ноттингем была самой короткой, и поневоле приходилось рисковать схлопотать разбойничью стрелу, но даже эта невеселая возможность не могла испортить Гисборну радости. Шериф теперь вернется не скоро - погостив у брата, он собрался за каким-то дьяволом в Лестер, и несколько недель Гай будет предоставлен сам себе. Пожалуй, стоит поблагодарить леди де Вильнев за такой подарок. После ее визита в замок (Гисборн поймал себя на том, что слишком уж часто вспоминает о нем), в де Рено точно бес вселился - он забросил все дела, слал гонцов с письмами то к брату, то к кому-то в Лондон; потом несколько дней глушил вино, как проклятый, а едва протрезвев, отправился в сопровождении Гисборна и отряда солдат в аббатство Святой Девы Марии. Теперь Гай возвращался в Ноттингем вместе со своими людьми. Пока все было тихо, еще немного и опасность будет позади – за поворотом дорога выходила из леса. «Клянусь сатаной девятихвостым, похоже, что наш шериф просто сбежал. А братцу Хьюго не больно по вкусу пришелся приезд милорда. То-то кислую он скорчил мину!»- размышлял молодой рыцарь, усмехаясь при воспоминании о том, как братья де Рено целый вечер шипели друг на друга, точно два гусака. Вдруг Гай резко поднял руку, и отряд, повинуясь его жесту, застыл на месте, солдаты вскинули арбалеты. Из-за поворота приближался конский топот. Кто-то невидимый гнал коня бешеным галопом, и всадник был не один, доносился стук копыт еще нескольких коней. Погоня?! Но кто убегал, кого догоняли? Дьявольская сила, Шервуд никогда спокойно не проедешь! В следующий миг прямо на Гисборна вылетел всадник на гнедом коне. От неожиданности конь Гая шарахнулся в сторону, едва не сбросив седока, гнедой чуть не врезался в группу солдат, раздались крики, Гисборн выхватил меч, но тут же узнал лошадь - арабский жеребец леди де Вильнев. На нем она приезжала в замок. О, что это был за жеребец, Гай душу бы продал за такого коня - настоящий кохлани!
- Молодец, Сарацин!- услышал Гисборн звонкий голос. В седле была баронесса. После быстрой скачки она дышала взахлеб, глаза ярко блестели, растрепавшиеся волосы рассыпались по плечам. Она ласково похлопывала по шее нервно всхрапывающего коня, - Добрый день, сэр Гай!
У Гисборна почему-то перехватило дыхание, но усилием воли он тут же взял себя в руки и учтиво поклонился.
- За Вами гонятся, миледи? - тревожно спросил Гай, не убирая меча в ножны и прислушиваясь к стуку копыт.
- Боюсь, что да,- беспечно ответила Агнесса,- и мне здорово попадет, когда меня догонят.
- Попадет?- удивленно переспросил Гисборн.
Агнесса весело расхохоталась:
- Это мой верный Бюсси и его люди. Я просто хотела узнать, на что способен Сарацин, - она вновь ласково потрепала коня, - и я не виновата, что они так отстали. Но Бюсси не терпит, когда …
- Он прав, миледи,- сурово перебил ее Гай, - Шервуд не место для одиноких прогулок.
Из-за поворота вылетели три всадника на взмыленных лошадях. Увидев Агнессу в окружении вооруженных людей, первый их них схватился за меч, но разглядев щиты солдат, успокоился.
- У вас нет причин для беспокойства, мессир Бюсси, - крикнула баронесса,- я под защитой шерифа Ноттингемского!
- У меня всегда есть такая причина, если Вы в седле, миледи,- раздраженно возразил широкоплечий всадник лет сорока. Это и был Бюсси - верный слуга и телохранитель баронессы. Когда-то он преданно служил барону де Вильнев, и его суровое лицо навсегда приобрело смуглый цвет, прокаленное жарким солнцем Палестины.
- Этот конь сущий дьявол,- продолжал Бюсси,- Вам стоит быть осторожнее.
- Не клевещите на моего красавца,- Агнесса состроила задорную гримаску,- Вам просто обидно, что Сарацин опять притащил вас на хвосте!
- Но, миледи…
- Довольно, Бюсси,- голос баронессы похолодел.
- Сэр Гай, - обратилась она к Гисборну, и ее голосок вновь зазвучал серебряным колокольчиком - вы направляетесь в Ноттингем? Могу я составить вам компанию?
Изо всех сил стараясь казаться значительнее, Гисборн с важностью ответил:
- Только если Ваша милость обещает не испытывать больше, на что способен Сарацин.
Бюсси взглянул на рыцаря почти что с благодарностью.
- О, я буду пай-девочкой,- уверила его Агнесса.
Вспоминая позже эту встречу, Гай удивлялся себе. Всю дорогу до Ноттингема он, кому всегда с трудом давалась всякая куртуазная болтовня, не замолкал ни на мгновение. Впрочем, тема их беседы была весьма далека от куртуазности – Агнесса мило поинтересовалась у Гая, нравится ли ему Сарацин, речь зашла о лошадях, и Гисборн разошелся вовсю, а она весело смеялась его шуткам, спрашивала по любому поводу его мнение и тут же соглашалась с ним. Бюсси, ехавший за ними следом, с усмешкой поглядывал на свою госпожу. Что она нашла в этом щенке? Изо всех сил старается вскружить ему голову, уж он-то видит, его не проведешь – тут тебе и нежные взгляды, и томные вздохи, и серебристый смех! А этот красавчик (как его там, Гисборн?) уже попался в расставленные баронессой силки - глаз с нее не сводит, болтает всякую чушь, и своим горделивым видом больше всего напоминает Бюсси петуха на насесте. Да ладно, что с него взять, молодость, молодость… Нет худа без добра - пока Агнесса морочит мальчишку, хотя бы не понесется опять вскачь, не разбирая дороги. Страсть баронессы к верховой езде изрядно портила ему кровь, особенно теперь, когда за бешеные деньги (правда, мессере Луччиано божился, что продает без барыша, чуть ли не в убыток), был куплен этот гнедой арабский дьявол. Конечно, конь великолепный, но слишком горячий, справиться с ним трудно и мужчине, куда уж слабой женщине, даже если она и прекрасная наездница, как баронесса. Но бедняге Бюсси никак не удавалось уговорить свою своенравную хозяйку быть поосторожнее.
Дорога, между тем, давно вышла из леса, уже показались башни замка, но увлеченный разговором Гисборн ничего не замечал. Опомнился он, когда они въехали в город и со всех сторон стали раздаваться приветственные крики. Относились они уж конечно не к нему, а к его спутнице - за то короткое время, что она жила в Ноттингеме, Агнесса уже успела стать весьма известной. Откуда-то все узнали, что один из слуг баронессы, чернявый хромоногий малый со странным именем Ипатий - искусный лекарь, да и сама леди весьма сведуща в лечении ран и переломов. Весь город знал о том, что она выходила брата трактирщика, которого пырнули в драке ножом, а Ипатий спас от родильной горячки жену бочара. Теперь перед воротами дома баронессы то и дело ожидали приема страждущие, а так как плату за лечение она не брала, да еще подкармливала больных и творила щедрую милостыню, то не приходилось удивляться тому, что ноттингемская чернь тут же окрестила ее «Агнесса Милостивая». И теперь со всех сторон неслось: «Да благословит тебя бог, прекрасная госпожа!», «Господь благословит тебя, милостивая леди!» Баронесса скромно опустила глаза, словно все это ее не касалось, а прощаясь, неожиданно попросила Гисборна сопровождать ее завтра на верховой прогулке. Душа Гая возликовала, и холодный учтивый ответ стоил ему большого труда – конечно, он почтет за честь! Бюсси, удивленно вскинувший было брови, услышав эту просьбу, тут же недовольно нахмурился. Надо бы сказать миледи, что вдове милорда де Вильнев не след разъезжать на виду у всех с таким пригожим помощником шерифа, да разве она послушает! Но тут в его черных глазах загорелся хитрый огонек: «Посмотрим, что скажет Гедда! Уж ее-то госпоже выслушать придется, не будь я Ангерран Бюсси». Старая Гедда была любимой служанкой миледи и грозой всей баронской челяди. В молодости она служила матери баронессы, потом нянчила маленькую Агнессу и до сих пор считала леди глупой девчонкой, за которой нужен глаз да глаз. Она была предана ей душой и телом, зорко блюла ее интересы и единственная могла сказать в лицо госпоже все, что думает. Посмотрим, что скажет Гедда!
****
- Убирайся с моих глаз, старая ведьма,- голос Агнессы дрожал от гнева и обиды, - не желаю больше ничего слушать!
- А будете слушать, пока я говорю, - упрямо ответила Гедда, - уж не знаю, что Вы там задумали, только не стоит оно того, чтобы честь свою марать.
Хотя её лицо давно избороздили морщины, а волосы превратились из русых в седые, Гедда была еще крепка, как старый вяз, и жилиста, как сыромятная плеть. У нее были твердые представления о том, что хорошо, а что худо, и если ей казалось, что ее любимица ведет себя неподобающе, Агнессе приходилось несладко.
Бурный разговор хозяйки и служанки проходил в опочивальне баронессы. Раздевая свою госпожу перед сном, Гедда невинным тоном поинтересовалась, уж не желает ли миледи завтра вновь отправиться на прогулку? И с кем же? С помощником мессира Робера де Рено?
- Кто тебе сказал? - сразу почувствовала неладное Агнесса, - А-а, конечно, Бюсси - вероломный предатель. Кому какое дело, с кем я …
- Всем дело есть. Оглянуться не успеете, как кругом болтать начнут!
- Пусть болтают. Какая разница, что болтают в Ноттингеме!
- Сегодня в Ноттингеме, а завтра при дворе языком трепать будут. Да вы совсем разума лишились, если не понимаете. Негоже вдове себя так вести, сплетникам только повод дай, потом не отмоетесь!
- Да что тут такого, ты сама меня все уговаривала: «Миледи, развеяться надо, не ровен час захвораете, а теперь «негоже себя так вести»…
Агнесса поднесла руку к глазам, всхлипнула и незаметно покосилась на Гедду – обычно этот прием действовал безотказно, но сегодня провести служанку не удалось.
- Нечего тут носом шмыгать, - грозно откликнулась Гедда, - разъезжайте, сколько хотите, только со своими людьми. Вы не голодранка какая-нибудь, своих слуг довольно, чего чужих просить?
- Милорд Гисборн не просто слуга!
- Чтой-то вы его так защищаете? Святая Агнесса, да дело тут не чисто. Чего еще вы в нем нашли? Ни знатности, ни богатства, одна только смазливая личина!
- Замолчи, старая дура! Это мое дело!
Но Гедду было не смутить.
- Дело, конечно, ваше, только что-то не помню я, чтобы те дела хорошо кончались, когда Вы меня не слушали.
Служанка зловеще замолчала. Агнесса смешалась - ее няня была права, скольких бед можно было бы избежать, прислушайся она в свое время к словам Гедды! Губы баронессы обиженно задрожали, и этого старая служанка вынести уже не смогла - виновато взглянув на госпожу, она примирительно заворчала: «Большой беды не будет, понятно, разок и прокатиться можно», - особо выделив этот «разок».
- Мессир Бюсси тож с Вами будет? - продолжала Гедда.
- Ты же знаешь, он завтра поедет в аббатство, - ответила Агнесса.
- Как же, как же, а то больше некого послать, - опять повысила голос служанка, - только пусть он своих людей с Вами отправит, иначе будете сидеть у меня под замком, так и знайте.
И только после того, как явившийся Бюсси заверил (под испепеляющим взглядом хозяйки), что отправит с Агнессой трех (хорошо, миледи, хватит и двух) солдат, Гедда, наконец, успокоилась. А баронесса, подойдя к нему, тихо прошипела: «Если ваши болваны приблизятся ко мне ближе, чем на пять туазов, пусть пеняют на себя!»
-…И если вы умудритесь отстать от них, больше, чем на десять ярдов, я с вас шкуру живьем спущу! - закончил Бюсси. Двое его подчиненных, Ник и Гиллен, кивнули. Ник был лучшим стрелком, Гиллен хорошим наездником, они неплохо соображали, но беспокойство не оставляло Бюсси. От его ребят будет мало толку, если баронесса опять вздумает нестись как сумасшедшая, им за ней попросту не угнаться. Одна надежда, что она будет морочить голову этому Гисборну, а его люди обеспечат видимость приличий.
****
Дорога шла между пологих холмов, сегодня Гисборн приложил все усилия, чтобы и близко не подходить к Шервуду. Баронесса была задумчива и казалась чем-то огорченной. Все усилия Гая развеселить ее окончились ничем, и, в конце концов, Гисборн озадаченно замолчал.
Кони шли шагом, и гнедому Сарацину явно не нравилось соседство Фьюри - вороного жеребца рыцаря - он то и дело злобно косился на него и нервно всхрапывал. Двое слуг Агнессы следовали за ними, точно тени, молчаливые и неотступные.
- Как здоровье вашей матушки? - неожиданно спросила баронесса.
- Благодарю, прекрасно, - ответил Гай и подумал, что неплохо было бы узнать, как мать поживает на самом деле - он уже давно не получал никаких известий из дома. Да и не особо интересовался тамошними делами еще с тех самых пор, как зеленым юнцом покинул мэнор, отправившись к графу Глостеру. Или даже раньше – наверное, уже с того самого дня, когда Гисборн-старший раскрыл ему правду о его рождении.
Сколько ему было тогда – десять, одиннадцать? В тот день он в недобрую минуту попался на глаза подвыпившему отцу, а он в таких случаях был скор на расправу: придравшись к какой-то ерунде, Эдмунд ухватил сына за ворот, прорычал: «Я научу тебя почтению, щенок!» и на Гая обрушился град ударов. Обычно в таких случаях он старался вырваться, а если не удавалось, то сжимался в клубок, стараясь защитить голову и лицо, а в тот день, нежданно для самого себя, извернулся и изо всей силы впился зубами в держащую его руку. Эдмунд охнул, не столько от боли, сколько от неожиданности, и отпустил его. Но не зря об Эдмунде Гисборне шла слава на всю округу, как о первом силаче, легко разгибающим подковы и гнущим в дугу железные пруты – в следующий миг от удара отеческой длани мальчишка пролетел через всю комнату и со всего маху стукнулся о стену.
В глазах Гая заплясали золотые мушки, и сквозь их мельтешение он увидел неумолимо надвигающуюся на него фигуру отца. «Убьет,» - подумал он и крепко зажмурил глаза. Но тут же открыл их и гордо вскинул раскалывающуюся от боли голову – он встретит смерть лицом к лицу, как и подобает мужчине. Но смерть почему-то медлила. Отец разглядывал его с ироничным интересом, точно увидел впервые.
- Еще огрызаться вздумал, звереныш, - удивленно протянул Эдмунд, и в его светло-карих глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие. Он отошел к столу, плеснул себе вина и грузно опустился на скамью, не сводя с Гая тяжелого взгляда.
-Думаешь, видно, что я хуже сатаны, а вот мать – лучезарный ангел? - он хмуро усмехнулся, - а ты спроси-ка ее при случае, с кем она нагуляла тебя, пока муж загибался в палестинских песках! Может, тебе скажет, мне-то так и не открылась. А может, и сама уже не помнит, с кем распутничала. Что пялишься? Ты уже не мелкий, должен понимать, что к чему… Думаешь, почему она лоб себе расшибла о плиты всех окрестных монастырей, все кается?
Гай ошарашено смотрел на него, а Эдмунд продолжал, уже не обращая на мальчишку внимания:
- Ведь на святом распятии клялась, что будет хранить честь семьи, покуда муж в походе… Всем этим бабьим клятвам – грош цена. Надо было сразу вышвырнуть ее вместе с приплодом, только что толку? Позора не оберешься, и меня же еще бы на смех подняли! Вот и приходится терпеть около себя чужое семя. Только терпения не всегда хватает… - он перевел взгляд на сына, и на его лице отразилось обычное выражение брезгливого презрения, - пошел вон отсюда, щенок!
Гай стрелой вылетел за дверь и прижался спиной к холодной стене, стремясь унять охватившую его дрожь. Голова гудела, точно колокол, а к горлу подступала гадливая тошнота. Мама, мама, как же ты могла?! Маленьким он часто представлял, как став взрослым, больше никому не позволит ее обидеть, в первую очередь этому злобному упырю, которого злая судьба послала ей в мужья, а ему в отцы. Теперь же получается, что отец (или он ему отчим?) имел полное право так к ней относиться. И даже хуже…
-Гай! Гай, сын мой, где вы? – услышал он встревоженный голос матери. Наверняка кто-то из слуг доложил, что хозяин опять прибил сына, вот она и закудахтала. Он осторожно потрогал разбитую губу, опухший глаз. Обычно он старался не показываться матери в синяках, пока не умоется и не припудрит ссадины пылью – невыносимо было видеть выражение бессильного страдания на ее лице. Но сегодня он не станет наводить красоту. Пусть смотрит. Заслужила.
****
- Наверное, леди Маргарет тяжело пережила смерть сэра Эдмунда? – он вздрогнул, услышав голос баронессы.
- Да, - сердито ответил Гай. Более неподходящей темы для разговора трудно было себе представить, меньше всего он хотел обсуждать мать и отчима.
Агнесса, точно нарочно, продолжала:
- Мой покойный супруг, сэр Арман, высоко ценил вашего батюшку и говорил, что другого такого храбреца не сыскать от Яффы до Антиохии.
Гисборн хмуро промолчал.
«Да, - подумала баронесса, - Арман и Бюсси любили вспоминать о том, как их отряд напал на караван, гнавший рабов на рынок в Алеппо, и как один из освобожденных невольников во время боя уложил троих нехристей чуть ли не голыми руками. Силой сэр Эдмунд был не обижен, поэтому-то сарацины и не стали обменивать его, когда он угодил в плен. Решили, что дешевле оставить его рабом, чем взять выкуп и вновь встретиться с этим франком на поле битвы!»
- Как давно скончался ваш муж? – вдруг спросил Гисборн.
- Пять лет назад.
- Вы любили его, миледи?
Баронесса бросила на Гая взгляд, в котором удивление боролось с возмущением его дерзостью. Да как он смеет?!
Она натянула повод, остановив коня, и вдруг резко дала шенкеля. Сарацин рванулся вперед, и не успел Гай опомниться, как увидел только его «петушиный» хвост. Награждая себя прозвищами, из которых «кто тебя за язык тянул, дубина» было самым лестным, он кинулся за Агнессой и увидел, что всадница неожиданно свернула с дороги и во весь опор мчится по ячменному полю. Гай понял, что произошло, и у него похолодело в груди - лошадь легла на повод. «Господи, дай ей сил удержаться в седле! Фьюри, давай же, дьявол!»,- лихорадочно поминал он Бога и черта, бросив своего коня в галоп. Но Сарацин почувствовал погоню и помчался во весь дух, не разбирая дороги.
Гай в бешенстве пришпорил коня, и Фьюри полетел стрелой. Тугой воздух бил в лицо, точно натянутая ткань, все вокруг слилось в какие-то разноцветные полосы, и только фигура Агнессы мелькала впереди белым пятном. Ну же, приятель, не подведи! Вороной конь почти настиг гнедого, Гисборн видел, что всадница держится в седле из последних сил, но главное, она вынула ноги из стремян. Вот умница! Еще один рывок, и Гай сумел поравняться с ней, наклонился и на всем скаку схватил женщину за талию. Испуганный Сарацин шарахнулся в сторону, но Гай, отпустив на мгновение повод, сумел удержать баронессу и в следующий миг уже крепко прижимал ее к себе.
Почувствовав двойную ношу, Фьюри стал замедлять ход, Гисборн остановил тяжело дышавшего коня и неуклюже спрыгнул на землю. Агнесса была без сознания – в бледном лице не было ни кровинки, и, кажется, она даже не дышала. Опустившись на колени среди наливавшихся стеблей ячменя, Гай положил тело баронессы на теплую землю и растерянно склонился над ней. «Святая Дева, неужели она умерла?» - в ужасе подумал он и с облегчением увидел, как розовеют ее бледные губы. Вот дрогнули ресницы, Агнесса открыла глаза, и Гисборну показалось, что его сердце пронзили два холодных голубых меча.
- Что со мной?- слабо прошептала она.
- Ваш конь понес, миледи,- ответил Гисборн.
Все еще недоуменно оглядываясь вокруг, Агнесса приподнялась, потом попыталась встать, но покачнулась и упала бы, если б не заботливо подставленная Гаем рука, на которую она оперлась. Встав на ноги, Агнесса вновь огляделась, стряхнула с платья приставшие соринки и, казалось, окончательно пришла в себя.
- Но как я очутилась здесь?- ее глаза вновь пронзили рыцаря голубым огнем.
- Конь понес, и я.. Его остановить не смогли..- забормотал Гисборн, чувствуя себя последним дураком, но баронесса вдруг перебила его:
- Вы спасли мне жизнь, Гай! И заслужили мою вечную признательность и благодарность!
Она не прибавила «сэр» или «милорд», и сердце Гисборна, на мгновение замерев, вновь застучало, точно бешеное.
- О нет, миледи, - прошептал он, сам не понимая, что делает и говорит - не стоит...
Упав перед ней на одно колено и склонив голову, он сбивчиво продолжал:
- Позвольте мне быть Вашим верным … вечным… Позвольте служить только Вам…
Агнесса протянула руку, и Гай припал к ее руке губами, чувствуя, как земля уходит из под ног и все вокруг кружится в каком-то сумасшедшем вихре. Это не может быть правдой, слишком хорошо, чтобы было на самом деле! Но он держит в своих руках эту белоснежную руку, касается губами нежной кожи...
За его спиной раздался стук копыт и лошадиное ржание. Боже правый, только не сейчас! Вскочив на ноги, Гисборн увидел подъезжающих слуг баронессы. Один из них вел на поводу возмущенно фыркающего Сарацина. Увидев хозяйку, перепуганные солдаты заговорили разом:
- Господи помилуй, миледи, а мы уж думали, эта скотина вас насмерть зашибла…
- Смотрим, он с пустым седлом... И как только Вы целы-то остались…
- Молчать, болваны! - привычно заорал Гисборн, - хорошо же вы служите своей хозяйке! Выдрать бы вас как следует, грязные свиньи! – но, почувствовав легкое прикосновение к своей руке, смешался и замолчал. Агнесса подошла к понурившимся слугам и развязала кожаный кошель, висящий на поясе. Достав две монеты, она протянула их опешившим солдатам со словами:
- Если милорд Бюсси спросит, вы скажете, что все было хорошо, ничего не произошло, верно?
- А то как же, ничего такого! - забормотали враз повеселевшие стражи, и их грубоватые лица расцвели улыбками. Душа-человек у них хозяйка, ничего не скажешь. Да они за нее в огонь и в воду!
Баронесса подошла к Сарацину. Конь виновато ткнулся мордой ей в плечо, и она ласково потрепала его по шее.
- Вы же не сядете на него опять, миледи?- испуганно спросил Гисборн.
- Но он ни в чем не виноват, правда? - рука Агнессы продолжала ласкать довольно пофыркивающего коня, - он теперь будет умницей!
И она легко вскочила в седло.
На следующей день Гисборн узнал, что баронесса де Вильнев отбыла в аббатство к Хьюго де Рено. Слуги говорили, что госпожа вернется дня через три-четыре, и все эти дни Гай провел в каком-то восторженном мороке. «Опомнись, Гисборн,- иногда начинал твердить он себе,- Эта женщина не для тебя - она богата, знатна, красива. Опомнись!» Но стоило ему лишь вспомнить ее взгляд и слова, как все доводы рассудка летели в тар-тарары. Скорее бы она вернулась, скорее бы увидеться с ней вновь, и он найдет способ сказать ей то, что так и не смог сказать тогда… Скорее бы она вернулась в Ноттингем!
часть третьяСкрип… скрип… скри-и-ип… «Ну и задам же я этим бездельникам, когда вернусь! Совсем распустились, даже не могут толком колеса смазать. Святая Агнесса, зачем вообще нужно было тащить с собой повозку, если я всю дорогу еду верхом!» Размеренный скрип колес почему-то ужасно раздражал баронессу. А остальные члены маленького отряда, возвращавшегося из аббатства в Ноттингем, казалось, не обращали на него никакого внимания. Старая Гедда прикорнула в засланной коврами повозке, Сэм по прозвищу Сликер правил лошадьми, Ник и Гиллен, неразлучные приятели, замыкали шествие.
Агнесса и Бюсси ехали впереди. Несмотря на все его протесты, Агнесса выбрала дорогу через Шервудский лес. «Послушайся я Бюсси и отправься в объезд, когда бы еще мы добрались до Ноттингема! Без того вернемся в город только к вечеру!» Она и так задержалась на два дня дольше, чем рассчитывала. Аббат Хьюго принял ее весьма радушно, но за этой показной радушностью проскальзывало плохо скрытое беспокойство. «А Гуго ничуть не изменился. И, надо отдать ему должное, порядок в его обители царит образцовый. Правда, под предлогом поддержания этого порядка, он искусно умудрялся избегать меня. Интересно, что там Робер успел ему наплести? Может быть, в следующий раз милорд аббат будет полюбезнее, не зря же, прощаясь, он напросился в гости? Святая Дева, как медленно мы едем!» Собственно, торопиться было ни к чему, но ей смертельно надоело тащиться шагом. Да еще эта скрипучая колымага! Ну вот опять: скри-и-ип! Что за наказание! И почему мы остановились?
Причина остановки была проста - трое мужчин с натянутыми тетивами больших луков перекрывали лесную дорогу. «Господь Всемогущий!- с изумлением подумала Агнесса,- неужели шервудские разбойники?». Она прислушалась к себе - нет, страха не было, было возбуждение от внезапной опасности и жгучий интерес - какие же они, эти лесные молодцы, о которых столько болтают, ведь со дня ее приезда в Ноттингем она только о них и слышала!
Один из стоящих на дороге бандитов был настоящим великаном – ростом больше шести футов, с всклоченными густыми волосами и курчавой бородой, а накинутая на плечи овечья шкура только усиливала его дикий вид. Второй был пониже, крепкий и широкоплечий, с недобрым взглядом прищуренных карих глаз. И, наконец, третий - без сомнения, главарь – стройный и темноволосый, совсем молодой. «Это и есть Робин Гуд? - удивленно подумала Агнесса, - а ведь не врут, он и правда куда как хорош собой. И на простолюдина ни капли не похож!»
Пока она размышляла, ее солдаты встали рядом со своим командиром, а разбойники продолжали держать их на прицеле. Из повозки выглядывала встревоженная Гедда.
- Что вам нужно, добрые люди?- крикнула Агнесса.
Назвать эту троицу « добрыми людьми» мог бы только слепой.
- Нам нужно поговорить с баронессой Вильнев! - ответил темноволосый.
- Я слушаю тебя, разбойник! – Агнесса отбросила всякую дипломатию. В кошеле на ее поясе достаточно серебра, чтобы откупиться за проезд по Шервуду.
Но разбойник неожиданно опустил лук.
- Нужна ваша помощь. Наш друг тяжело ранен.
Агнесса переглянулась с Бюсси.
- Где же ваш раненый?
В ответ Робин Гуд (если это был он) показал рукой на придорожные заросли. Не раздумывая, баронесса спрыгнула на землю и направилась к разбойничьему главарю. Бюсси бросился за ней. Двое остальных шервудских молодцов угрожающе натянули было луки, но тут же опустили их, послушные знаку своего молодого предводителя. Пройдя несколько шагов, Робин Гуд хмуро кивнул в сторону. Там на грубых носилках, сделанных из жердей и веток, лежал укрытый рогожей человек. Рядом с ним стояла на коленях молодая девушка, в стороне затаились еще двое, но Агнессе некогда было смотреть по сторонам.
Человек на носилках был без сознания. Его смуглая от природы кожа сейчас казалась грязно-серой, курчавые черные волосы слиплись от пота. Он что-то бормотал в бреду, скрежеща зубами. Агнесса откинула рогожу и увидела, что его мускулистый торс перебинтован льняным полотенцем. С левой стороны между ребрами на бинте проступало черное пятно запекшейся крови. Она опустилась на колени рядом с раненым, пощупала лоб, взялась за его запястье и ее брови недовольно нахмурились.
- Когда это случилось?- спросила баронесса.
- Ночью,- тихо ответила девушка.
- Стрела? Или меч?
- Нож,- ответил Робин Гуд.
Агнесса выпрямилась.
- Несите его в повозку, - властно скомандовала она, но никто из разбойников даже не пошевелился. Они настороженно смотрели на своего вожака.
- Его нужно отвезти в Ноттингем, - Агнесса повернулась к Робин Гуду, - в лесу я ничем не смогу помочь.
- Нельзя везти его туда, Робин, - тут же откликнулся великан, - ему там одна дорога - на виселицу. Уж Гисборн об этом позаботится!
Гисборн! Сердце баронессы предательски ёкнуло.
- Никто ни о чем не узнает, - сказала она,- да шевелитесь вы, нельзя терять время!
Робин принял решение - он кивнул своим людям, и два разбойника подняли носилки и осторожно понесли их повозке.
- Миледи,- раздался за спиной голос Бюсси,- миледи, вы слишком рискуете. За их головы объявлена награда, и если кто-нибудь узнает...
- Я не могу оставить человека умирать! - отрезала Агнесса,- Гедда, - крикнула она служанке, - устрой его поудобнее!
Старая Гедда захлопотала над раненым, что-то бормоча себе под нос, а Агнесса, забыв о разбойниках, уже давала приказания Бюсси:
- Надо отправить человека к Ипатию в Ноттингем, чтобы к нашему приезду все было готово. Кого можно послать?
Бюсси махнул рукой: «Гиллен, ко мне!» Один из солдат подъехал к хозяйке. Она задумалась на мгновение и четко заговорила:
- Ты отправишься сейчас в Ноттингем и скажешь всем, что по дороге сильно захворала Гедда. Болезнь опасная и очень заразная, поэтому челядь не должна и близко подходить, когда мы вернемся! Пусть даже во дворе никого не будет. Встретишь нас сам. Ипатию скажешь, чтобы он приготовил все, что нужно, и только ему одному, чтобы другие не слышали, ты скажешь – «ножевая рана». Он все поймет. Больше никому ни слова. Ты понял?
Слуга кивнул и готов был уже рвануть вперед, как один из разбойников, тот широкоплечий кареглазый головорез, придержал его коня за повод.
- Погоди, приятель, тут есть другая дорога. Вдвое путь можно сократить.
И он принялся объяснять, как проехать по старой лесной дороге. Гиллен кивнул и взял с места рысью.
- А вам, дамочка, наш парень дорогу покажет. Эй, Мач!- позвал разбойник, и к повозке подбежал подросток с наивным детским выражением лица.
- Покажешь леди, как проехать,- велел ему кареглазый.
- Уилл,- жалобно спросил мальчик,- а Назир поправится?
«Назир?» – удивилась Агнесса. Она заглянула в повозку, где Гедда уже устроила раненого, и, вскочив в седло, велела мальчишке: «Показывай дорогу!» Но прежде, чем тронуться, баронесса обернулась к Робин Гуду. Он стоял, опираясь на лук, и Агнесса заметила быстрый взгляд, которым он обменялся с Сэмом. Девушка подошла к красавцу-разбойнику и уткнулась заплаканным лицом в его плечо. Поодаль остановился великан, а рядом с ним топтался какой-то толстяк в монашеской рясе.
- Если довезем его живым до Ноттингема, то, с божьей помощью, постараемся вытащить с того света, - сказала им Агнесса. Повозка тронулась.
****
- У него девушка в Уикеме есть, к ней он и пошел,- простодушно рассказывал Мач, шагая рядом со стременем Агнессы,- только ейный жених бывший его подкараулил. Тот парень не один был, с одним Назир запросто бы справился, их трое было. Наш Назир их всех, конечно, уложил, только и его задели.
- Откуда ты знаешь?- спросила Агнесса.
- Так он сам рассказал, он ведь сумел до нас добраться, а потом ему совсем поплохело. Марион и Тук его лечили, только ему все хуже становилось.
- Тук - это тот монах, который был с тобой?
Мальчик кивнул и продолжал:
- Про вас говорят, что Вы любого вылечить можете, вот Робин и сказал: «Попросим у нее помощи».
- А как вы узнали, что я сегодня возвращаюсь из аббатства?- ласково спросила Агнесса.
Мач испуганно захлопал глазами, точно сболтнул лишнее, и замолчал.
«Неудивительно, что шериф никак не может разделаться с этой шайкой,- подумала Агнесса,- у них везде свои глаза и уши». Она наклонилась в седле и заглянула в повозку. Гедда осторожно протирала лицо раненого.
- Как он? - тихо спросила баронесса. В ответ служанка только покачала головой.
- Вы ему поможете, миледи?- спросил Мач. Агнесса улыбнулась, чтобы успокоить паренька.
- Я постараюсь. Долго нам еще ехать?
- Уже почти добрались, - торопливо ответил он,- тут и пол мили до Ноттингема не будет! Только я дальше с вами не могу… Вы ему поможете, правда?
- Конечно, помогу, не бойся.
На детском лице Мача отразилась наивная радость. Он долго смотрел вслед повозке, пока все не скрылись за деревьями.
10 лет назад. Тортоса
- Агнесса, Агнесса! Вот ведь бестолочь, - сестра Годфрида рассержено обвела взглядом широкую галерею. Отец Раймунд велел отыскать ее без промедления, пожилая монахиня обошла уже всю больницу, а этой девчонки нигде нет. Куда она могла запропаститься?
Тяжело отдуваясь, Агнесса медленно поднималась по каменной лестнице, согнувшись под тяжестью корзины с только что выстиранным бельем.
- Стой, моя помогать! – вдруг услышала она за спиной и, обернувшись, увидела невысокого черноволосого человека в запыленной темной рясе. Он спешил к ней, широко улыбаясь, но вдруг неловко наступил на больную ногу, и его лицо перекосила гримаса боли. Опустив корзину на пол, она снисходительно усмехнулась – ну и помощник, сам еле ходит!
- Ты сегодня такой веселый, Ипатий, – сказала Агнесса, довольная возможностью передохнуть и поболтать, пока никто их не видит.
Хотя она не знала ни слова по-гречески, а Ипатию трудно давался язык франков, они прекрасно ладили.
Лицо Ипатия вновь озарила счастливая улыбка:
- Мой уходить… Уезжать… Море… - и он махнул рукой на запад, туда, где шумела пристань.
- Ты уезжаешь? – недоверчиво переспросила Агнесса.
Заметив ее удивление, Иппатий что-то горячо залопотал и в подтверждение своих слов быстро перекрестился несколько раз справа-налево, как было положено христианину восточного православного обряда.
Может быть, маленький хромой грек и не мог толком объясниться, зато в лекарском искусстве равных ему не было, недаром врачеванию он учился в византийской Охриде. Отец Ипатия был весьма состоятельным торговцем из Тивериады, но когда Саладин, будь он трижды проклят, взял город после разгрома христиан при Хаттине, его семья потеряла все, а сам он оказался в рабстве. Сарацины быстро оценили его врачебные умения, и он мог бы жить припеваючи, если бы принял ислам. Но тут Ипатий оказался тверд, как кремень, и никакие посулы не смогли заставить его погубить свою душу, предав веру отцов.
В конце концов, ему удалось бежать, получив на память искалеченную ногу и попав, как говорят греки, из одной печи в другую – после падения Иерусалима франки не очень-то доверяли восточным христианам, и Ипатий оказался у госпитальеров почти на положении раба. Что-то не верилось Агнессе, что отец инфермемарий просто так его отпустит, и она опять недоверчиво покачала головой.
- Вот ты где прохлаждаешься, бездельница!
Агнесса охнула и схватила свою корзину. Матерь Божья, защити! От сестры Годфриды послушницам снисхождения ждать не приходилось. Но на этот раз пронесло:
- Брось ты эти тряпки, тебя отец Раймунд ждет, поторапливайся!
Еще не легче! В чем таком она провинилась, что ее требует к себе сам отец инфермемарий?! Она торопливо шла за сестрой Годфридой. Святая Агнесса, не оставь!
Ни жива, ни мертва, Агнесса подошла под благословение и замерла, не смея даже дышать.
- Дитя мое, прошло уже полтора года с тех пор, как отец де Лиль, да упокоит Господь его душу, поручил тебя моим заботам, - голос отца Раймунда звучал негромко и размеренно, и Агнесса немного успокоилась, - я хочу знать, не переменила ли ты своего благочестивого намерения?
- Отец мой, намерение остается неизменным – я хочу принять постриг и посвятить жизнь служению Господу нашему, Иисусу Христу.
- И ты готова продолжать нести послушание в больнице Ордена?
Агнесса опасливо покосилась на стоящую рядом Годфриду. Наверняка наябедничала, ведь ее послушать, так у Агнессы руки-крюки, а она, видит Бог, старается изо всех сил!
- Я готова нести любое послушание, кое Вам будет угодно на меня наложить, отец мой.
Отец инфермемарий удовлетворенно качнул головой:
- Смирение и покорность воле Божией украшают юную деву лучше злата и яхонтов. Это ведь ты ухаживала за мессиром де Вильнев?
Сердце у Агнессы ушло в пятки. Когда три месяца назад этого знатного рыцаря привезли из Маргата скорее мертвого, чем живого, даже Ипатий с сомнением покачал головой. Все это время она не отходила от него ни на шаг, аккуратно исполняла указания лекарей и не переставая молила святых угодников о даровании исцеления. И больной пошел на поправку, а два дня назад покинул госпитальерскую обитель. Чем же она ему не угодила?
- Так это ты ухаживала за мессиром де Вильнев?
Перепуганная Агнесса только кивнула.
- Нам, грешным, надлежит смиренно принимать то, что ниспослано свыше, - голос отца Раймунда потеплел, - Господь уготовил тебе иную стезю!
Агнесса услышала за спиной чьи-то шаги, украдкой оглянулась и у нее перехватило дыхание – в покои отца инфермемария входил крепкий седовласый человек. Гордый профиль, властный взгляд больших серых глаз, уверенные движения – все выдавало в нем знатного сеньора. За господином следовали несколько слуг, двое из которых тащили небольшой, но, видимо, очень тяжелый сундучок, окованный железом.
- Благословите, святой отец! – вошедший склонил голову.
- Господь благословит, мессир барон! – отец Раймунд довольно кашлянул и деловито продолжил, - Вы отбываете сегодня?
- Завтра после полудня, - ответил барон де Вильнев и бросил через плечо:
- Бюсси!
Стоящий у него за спиной смуглый черноволосый человек махнул рукой, и тяжелый сундучок поставили у ног отца Раймунда, после чего тот кашлянул с еще более довольным видом.
- Наш договор остается в силе? – спросил мессир де Вильнев.
- Безусловно, безусловно… Вы можете забрать этого грека, когда вам заблагорассудится.
«Так вот куда уезжает Ипатий», - догадалась Агнесса и испугалась еще больше: о чем бы там они между собой не договорились, при чем здесь она?
Отец Раймунд повернулся к испуганной послушнице:
- Дитя мое, я уже говорил, что Господь уготовил тебе иную стезю… Сегодня ты покинешь нас, чтобы стать женой благородного мессира де Вильнев!
Потрясенная Агнесса растерянно оглянулась вокруг. Её судьбу уже решили, даже её не спросив…
Смирение и покорность воле Божией - что ей еще остается!
Ноттингем
Одинокую фигуру Гиллена, маячившую у дома, было видно издалека. Увидев подъезжающую повозку, он кинулся открывать ворота. Двор казался вымершим. Впрочем, Агнесса и Гедда приняли все меры предосторожности, чтобы раненого нельзя было узнать – на голову ему надели платок служанки и до самого лица закутали во все оказавшиеся под рукой тряпки. Повозку остановили у самых дверей, и Ник с Гилленом осторожно перенесли Назира в дом, в большую комнату, которую Агнесса пышно именовала «малым залом». Следом проскользнула Гедда, а за ней и сама госпожа. Едва солдаты вышли, дверь за ними тут же закрылась на засов.
- Ворота на запор, - раздался звучный голос Бюсси,- никому ни шагу со двора! И никого не впускать, если кто-то благородный явится - звать меня, остальных гнать в шею. Оторву голову любому, кто ослушается!
Агнесса со служанкой хлопотали над лежащим без сознания Назиром. Тряская дорога ухудшила его состояние, рана закровоточила, и на льняном полотне проступили яркие алые пятна. Рядом с ложем раненого стояли козлы с уложенными сверху досками, которые застелили чистым холстом. На них Ипатий уже разложил железные ножи причудливой формы, глиняные плошки со снадобьями, тут же стояла маленькая жаровня, на которой кипел горшок с водой.
Осторожно сняв с больного грязную повязку, Агнесса принялась оттирать кровь полотняным платком, смоченным в смешанном с уксусом вине. Раненый глухо застонал. Ипатий осмотрел рану и тихонько забормотал себе под нос слова молитвы.
- Βασιλεύ Ουράνιε, Παράκλητε,
το Πνεύμα της αληθείας,
ο πανταχού παρών και τα πάντα πληρών *- доносилось до Агнессы.
Не прерывая молитвы, он намочил в одной из плошек губку и протянул ее баронессе. Она наклонилась к раненому и прижала губку к его носу и губам. Назир замотал головой, но Агнесса не убирала руки, и вот голова сарацина безвольно повисла - дурманящее снадобье, приготовленное из семян белены, мака и сока мандрагоры, подействовало.
- και καθάρισον ημάς από πάσης κηλίδος
και σώσον, Αγαθέ τας ψυχάς ημών,*-продолжал Ипатий,- Αμήν!
- Аминь,- откликнулись Агнесса и Гедда.
Лекарь ловко подцепил железным крюком из кипящего горшка полотняный сверток, от которого валил пар, выложил его на козлы и развернул. В нем оказались несколько кривых игл, узкий нож и что-то похожее на спутанные нитки. Ипатий подошел к Назиру, поднял ему веко, заглянув в глаза, и удовлетворенно кивнув, наклонился над больным. Сейчас ему лучше не мешать, вот когда он зашьет рану, наступит черед Агнессы наложить повязку. Она задумчиво посмотрела на грека. Кто знает, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы не встреча с бароном де Вильнев … Впрочем, люди везде хворают одинаково. Ипатий ловко сшивал края раны нитками, сделанными им из бараньих кишок. Потом кивком подозвал Агнессу, и она начала осторожно бинтовать рану чистым холстом.
- Этот еще поживет, насмотрелся я на таких. Κύριε Ιησού Χριστέ, его счастье, что к нам попал. Пить пока не давать, только губы мочить,- распорядился Ипатий,- будет плохо, меня будить. Я спать.
И он поплелся к широкой лавке, стоящей у стены.
* Молитва Святому Духу:
Царю Небесный, Утешителю, Душе истины,
Иже везде сый и вся исполняяй,
Сокровище благих и жизни Подателю,
прииди и вселися в ны, и очисти ны
от всякия скверны, и спаси,
Блаже, души наша (греч.)
**Κύριε Ιησού Χριστέ (греч.) - Господи Иисусе Христе